Источник: yetanotherlefty
Переводчик: Антон Егоров
Когда я оглядываюсь назад на свое детство – детство мальчика, который был трансгендером, квиром, аутистом, психически больным, инвалидом, – я понимаю, чего тогда не было. И, как обычно, понимание приходит поздно, очень поздно, слишком поздно.
Этот отсутствующий элемент, которого так сильно не хватало, в котором я отчаянно нуждался, – СЛОВА. У меня не было слов, чтобы выразить мою реальность трансгендера, квира и инвалида. И это бесит меня до сих пор. Потому что какие-то необходимые слова существовали, но их от меня скрывали. А есть и то, для чего люди вроде меня все еще выбирают слова, нужные, чтобы говорить о том, кто мы и что чувствуем, чтобы сделать возможным общение на языке, в котором не нашлось слов для наших жизней.
Если вы еще не узнали себя и не киваете, вспоминая моменты, когда тоже не могли выразить словами, кто вы и что чувствуете, тогда, прошу, попробуйте представить себя в такой ситуации. В мире, где ни одно из слов, которые ты когда-либо слышал, тебе не подходит, где твоя суть, твои чувства, твой опыт настолько немыслимы, непредставимы, даже, кажется, невозможны, что для них не существует слов. О тебе нечего сказать. Ты есть, но… тебя не покидают мысли, что, может быть, тебя не должно быть, – может быть, о таких, как ты, ничего не говорят, потому что это плохо. Неправильно. Таким быть нельзя. Это ненормально.
Никто не знает тебя, не знает, что ты чувствуешь. Тебе кажется, что нужно кому-то рассказать – и одновременно что делать этого ни в коем случае нельзя. Да и все равно слов подходящих у тебя нет. Кажется, что их ни у кого нет. Ты не можешь существовать… но ты почему-то есть.
Я прошел через это с трансгендерностью. То же самое было с моей бисексуальностью. И с нарушениями развития. И с психическими заболеваниями, еще ребенком. Даже теперь, став взрослым, я не всегда уверен, что мне «можно» быть таким, какой я есть, или что это «нормально».
Со школьных лет и по сей день я снова и снова подбираю слова, пытаясь понять, какой я и что чувствую. Пытаясь рассказать об этом. Пытаясь доказать себе, что имею право на свои чувства.
Иногда это значит вцепиться в существующие слова, такие как «мужчина», «любовь», «секс», «самостоятельный» – и твердо стоять на том, что моя жизнь по праву соотносится с частью значений этих слов. Мой гендер – мужской, любовь и секс – часть отношений с моими партнерами, какого бы гендера они ни были, я самостоятелен, потому что сам забочусь о том, чтобы получать помощь от социальных служб и иметь необходимые мне вещи.
Иногда мне нужны слова, которых раньше у меня не было. Такие понятия, как «трансгендерность и цисгендерность», «нейроразнообразие», «социальная модель инвалидности», «интерсекциональность», «гетеронормативность», «структурное насилие», «сенсорная перегрузка», «стимы», «мелтдауны», «избирательный мутизм»… становятся необходимы, чтобы я глубже понимал себя, свою жизнь, мир и свое место в нем.
В моем детстве было мало слов для описания моей инвалидности. Слов, чтобы описать отношения и чувства, не вписывающиеся в гетеронормативную модель «мальчик встретил девочку», – и того меньше. Слова, описывающие мои психические проблемы, были мне недоступны. Слова, которые хотя бы немного приблизили меня, маленького трансгендерного мальчика, к пониманию своего гендера? Ни единого.
Но отсутствие всех этих слов не помешало мне быть аутичным трансгендерным мальчиком-инвалидом с пробуждающейся бисексуальностью и копившемся нервным напряжением.
Оно лишь наполнило мою жизнь тревогой и неопределенностью: я не мог понять того, что со мной происходит, не мог выразить свои чувства и не знал, как попросить помощи и поддержки у окружавших меня взрослых, потому что не мог найти слов, чтобы объяснить, что со мной не так.
Я поглощал художественные и документальные книги, смотрел сериалы, чтобы найти себе оправдание, найти кого-то, хоть кого-нибудь, кто был бы «как я». Изредка я встречал гомосексуального персонажа или упоминание того, что возможны однополые отношения. Я нашел нескольких героев, чьи психические проблемы напомнили мои собственные (хотя нигде в сюжете не звучало, что у них психические заболевания). Придуманные волшебники, полубоги, киборги, мутанты, феи, подменыши, изгои, инопланетяне и бунтовщики из книжек моего детства были больше похоже на меня, чем любой живой человек, о котором я узнавал из телевизора или в школе. Из-за того, что существование трансгендерности и бисексуальности замалчивалось, я чувствовал себя одиноким и всеми покинутым. Реалистичных изображений аутистов в литературе и кино тоже было крайне мало – это приводило меня в отчаяние, я был словно ненастоящий. Может быть, я преувеличиваю, но, оглядываясь на свои школьные годы, я вижу подростка, который не понимал, как жить, потому что у него не было слов, чтобы выразить себя, и не было ни малейшей возможности узнать, что быть таким, как он (как я), – это нормально.
Если взрослые не говорят с детьми или в присутствии детей об однополых отношениях, о ЛГБК и о трансгендерных людях, то ЛГБТ-дети будут чувствовать себя так. Если инвалидность – запретная тема и инвалиды редко становятся героями книг или фильмов, то дети-инвалиды будут чувствовать себя так. Если общество не может распознать аутизм и не признает за аутистами права на свое восприятие мира, то аутичные дети будут чувствовать себя так.
Если дети живут в мире структурного насилия, испытывают его на себе, а взрослые этого не замечают, то дети будут чувствовать себя так.
Если не рассказывать детям о том, что ЛГБТ-люди и инвалиды существуют, это не помешает им быть ЛГБ-детьми, трансгендерными детьми или инвалидами. Это только усложнит им жизнь, если они относятся к данным группам, – а если нет, значит туго придется их сверстникам – инвалидам или представителям ЛГБТ-сообщества.
Это структурная проблема: она обнаруживается в том, чему мы учим в школах, что читаем в книгах и видим по ТВ, в том, с кем мы проводим время, и в тысяче других мелочей, имеющих на самом деле огромное значение, – а также в том, что мы говорим (или не говорим) детям, которые есть в нашей жизни. Ее нельзя решить одним-двумя разговорами, или особой книгой, или Специальным Эпизодом. Но мы обязаны попробовать.
Для полной ясности:
Этот текст не про моих родителей или учителей (хотя немного о Статье 28*). Он про общество, в котором я вырос и о тех ресурсах, которые были – и которые не были – доступны мне в детстве. Если вы восприняли этот текст как личное оскорбление, мне очень жаль, что я вас расстроил, он не про это. Данный пост описывает, каково было расти трансгендером, бисексуалом и инвалидом в Великобритании в 90-ых и 2000-ых годах. Я надеюсь, что он не описывает еще и то, каково расти в Великобритании в 2010-ых.
*Статья 28 закона о местном самоуправлении Великобритании (Section 28 of the Local Government Act 1988) — поправка к британскому закону о местном самоуправлении, которая предписывала местным органам власти «не допускать содействия в распространении гомосексуальности или материалов с целью её поощрения», а также «не допускать в процессе обучения в школах материалов о приемлемости гомосексуальности». Поправка была принята 24 мая 1988 года и отменена 18 ноября 2003 года.
Переводчик: Антон Егоров
Когда я оглядываюсь назад на свое детство – детство мальчика, который был трансгендером, квиром, аутистом, психически больным, инвалидом, – я понимаю, чего тогда не было. И, как обычно, понимание приходит поздно, очень поздно, слишком поздно.
Этот отсутствующий элемент, которого так сильно не хватало, в котором я отчаянно нуждался, – СЛОВА. У меня не было слов, чтобы выразить мою реальность трансгендера, квира и инвалида. И это бесит меня до сих пор. Потому что какие-то необходимые слова существовали, но их от меня скрывали. А есть и то, для чего люди вроде меня все еще выбирают слова, нужные, чтобы говорить о том, кто мы и что чувствуем, чтобы сделать возможным общение на языке, в котором не нашлось слов для наших жизней.
Если вы еще не узнали себя и не киваете, вспоминая моменты, когда тоже не могли выразить словами, кто вы и что чувствуете, тогда, прошу, попробуйте представить себя в такой ситуации. В мире, где ни одно из слов, которые ты когда-либо слышал, тебе не подходит, где твоя суть, твои чувства, твой опыт настолько немыслимы, непредставимы, даже, кажется, невозможны, что для них не существует слов. О тебе нечего сказать. Ты есть, но… тебя не покидают мысли, что, может быть, тебя не должно быть, – может быть, о таких, как ты, ничего не говорят, потому что это плохо. Неправильно. Таким быть нельзя. Это ненормально.
Никто не знает тебя, не знает, что ты чувствуешь. Тебе кажется, что нужно кому-то рассказать – и одновременно что делать этого ни в коем случае нельзя. Да и все равно слов подходящих у тебя нет. Кажется, что их ни у кого нет. Ты не можешь существовать… но ты почему-то есть.
Я прошел через это с трансгендерностью. То же самое было с моей бисексуальностью. И с нарушениями развития. И с психическими заболеваниями, еще ребенком. Даже теперь, став взрослым, я не всегда уверен, что мне «можно» быть таким, какой я есть, или что это «нормально».
Со школьных лет и по сей день я снова и снова подбираю слова, пытаясь понять, какой я и что чувствую. Пытаясь рассказать об этом. Пытаясь доказать себе, что имею право на свои чувства.
Иногда это значит вцепиться в существующие слова, такие как «мужчина», «любовь», «секс», «самостоятельный» – и твердо стоять на том, что моя жизнь по праву соотносится с частью значений этих слов. Мой гендер – мужской, любовь и секс – часть отношений с моими партнерами, какого бы гендера они ни были, я самостоятелен, потому что сам забочусь о том, чтобы получать помощь от социальных служб и иметь необходимые мне вещи.
Иногда мне нужны слова, которых раньше у меня не было. Такие понятия, как «трансгендерность и цисгендерность», «нейроразнообразие», «социальная модель инвалидности», «интерсекциональность», «гетеронормативность», «структурное насилие», «сенсорная перегрузка», «стимы», «мелтдауны», «избирательный мутизм»… становятся необходимы, чтобы я глубже понимал себя, свою жизнь, мир и свое место в нем.
В моем детстве было мало слов для описания моей инвалидности. Слов, чтобы описать отношения и чувства, не вписывающиеся в гетеронормативную модель «мальчик встретил девочку», – и того меньше. Слова, описывающие мои психические проблемы, были мне недоступны. Слова, которые хотя бы немного приблизили меня, маленького трансгендерного мальчика, к пониманию своего гендера? Ни единого.
Но отсутствие всех этих слов не помешало мне быть аутичным трансгендерным мальчиком-инвалидом с пробуждающейся бисексуальностью и копившемся нервным напряжением.
Оно лишь наполнило мою жизнь тревогой и неопределенностью: я не мог понять того, что со мной происходит, не мог выразить свои чувства и не знал, как попросить помощи и поддержки у окружавших меня взрослых, потому что не мог найти слов, чтобы объяснить, что со мной не так.
Я поглощал художественные и документальные книги, смотрел сериалы, чтобы найти себе оправдание, найти кого-то, хоть кого-нибудь, кто был бы «как я». Изредка я встречал гомосексуального персонажа или упоминание того, что возможны однополые отношения. Я нашел нескольких героев, чьи психические проблемы напомнили мои собственные (хотя нигде в сюжете не звучало, что у них психические заболевания). Придуманные волшебники, полубоги, киборги, мутанты, феи, подменыши, изгои, инопланетяне и бунтовщики из книжек моего детства были больше похоже на меня, чем любой живой человек, о котором я узнавал из телевизора или в школе. Из-за того, что существование трансгендерности и бисексуальности замалчивалось, я чувствовал себя одиноким и всеми покинутым. Реалистичных изображений аутистов в литературе и кино тоже было крайне мало – это приводило меня в отчаяние, я был словно ненастоящий. Может быть, я преувеличиваю, но, оглядываясь на свои школьные годы, я вижу подростка, который не понимал, как жить, потому что у него не было слов, чтобы выразить себя, и не было ни малейшей возможности узнать, что быть таким, как он (как я), – это нормально.
Если взрослые не говорят с детьми или в присутствии детей об однополых отношениях, о ЛГБК и о трансгендерных людях, то ЛГБТ-дети будут чувствовать себя так. Если инвалидность – запретная тема и инвалиды редко становятся героями книг или фильмов, то дети-инвалиды будут чувствовать себя так. Если общество не может распознать аутизм и не признает за аутистами права на свое восприятие мира, то аутичные дети будут чувствовать себя так.
Если дети живут в мире структурного насилия, испытывают его на себе, а взрослые этого не замечают, то дети будут чувствовать себя так.
Если не рассказывать детям о том, что ЛГБТ-люди и инвалиды существуют, это не помешает им быть ЛГБ-детьми, трансгендерными детьми или инвалидами. Это только усложнит им жизнь, если они относятся к данным группам, – а если нет, значит туго придется их сверстникам – инвалидам или представителям ЛГБТ-сообщества.
Это структурная проблема: она обнаруживается в том, чему мы учим в школах, что читаем в книгах и видим по ТВ, в том, с кем мы проводим время, и в тысяче других мелочей, имеющих на самом деле огромное значение, – а также в том, что мы говорим (или не говорим) детям, которые есть в нашей жизни. Ее нельзя решить одним-двумя разговорами, или особой книгой, или Специальным Эпизодом. Но мы обязаны попробовать.
Для полной ясности:
Этот текст не про моих родителей или учителей (хотя немного о Статье 28*). Он про общество, в котором я вырос и о тех ресурсах, которые были – и которые не были – доступны мне в детстве. Если вы восприняли этот текст как личное оскорбление, мне очень жаль, что я вас расстроил, он не про это. Данный пост описывает, каково было расти трансгендером, бисексуалом и инвалидом в Великобритании в 90-ых и 2000-ых годах. Я надеюсь, что он не описывает еще и то, каково расти в Великобритании в 2010-ых.
*Статья 28 закона о местном самоуправлении Великобритании (Section 28 of the Local Government Act 1988) — поправка к британскому закону о местном самоуправлении, которая предписывала местным органам власти «не допускать содействия в распространении гомосексуальности или материалов с целью её поощрения», а также «не допускать в процессе обучения в школах материалов о приемлемости гомосексуальности». Поправка была принята 24 мая 1988 года и отменена 18 ноября 2003 года.
